»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»●«««««««««««««««««««««««««««««

PENELOPE GRACE CLEARWATER, 30 y.o. Пенелопа Грэйс Клирвотер (Кристал)

10.09.1976 ♦ Рейвенкло' 1994 ♦ Магглорожденная ♦ Штатный психолог в департаменте магических игр и спорта ♦ Дебора Энн Уолл

»»»»»»»»»»»»»●«««««««««««««

♦ МАГИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ И СПОСОБНОСТИ. Маг средней категории, второй ступени мастерства. Особое внимание в период обучения в Хогвартсе уделяла двум предметам: зельеварению и травологии, что позволило, по окончании школы, начать обучение при больнице Св. Мунго по специальности "психолог-целитель". По долгу службы владеет легилименцией и прибегает к ее использованию в случаях со сложными пациентами. ♦ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ. Политика. Забавно, как круто поменялось отношение Пенелопы к данному феномену за те несколько лет, что она прожила в родительском доме, уже будучи волшебницей достаточно зрелой, чтобы видеть мир не только в черной и белой красках. Ее родители – магглы, не примечательные ничем, кроме дочери волшебницы, слишком уж сильно увлеклись политическими процессами в Немагической Британии, то постоянно отслеживая новости и ток-шоу о происходящем в стране и мире, то обсуждая уже увиденное или прочитанное в газетах. В общем-то это не так удивительно, учитывая тот факт, что они уже достигли того возраста, в котором обсуждение вопросов реформ власти является чуть ли не единственным развлечением в вечерние часы, однако, чем дальше, тем больше отвращения политика вызывала у их дочери. Вечные споры за ужином о том, что страна находится на пороге финансового кризиса, что правительство не уделяет достаточно внимания социальным программам по поддержке малобюджетных общественных организаций, что власть вообще нужно менять, потому что она прогнила до основания, погрязла в коррупции, махинациях, а бал правят жулики, - как же все это доставало Пенни все то время, что она жила в родительском доме. Ящик, в режиме нон-стоп транслирующий дебаты, новостные сводки и прочую ересь, вызывали у волшебницы не меньше удивления и раздражения, чем могли бы вызвать, например, постоянно движущиеся фотографии в «Пророке» у ее родителей, если бы им довелось их лицезреть. Однако, насколько нетерпеливо бы не относилась Пенелопа Клирвотер к тому, что происходило в стенах ее родного дома и в мире, который являлся домом для ее семьи, к новостям, приходящим из мира магии, она, даже очень стараясь, не смогла бы отнестись равнодушно. Друзья, однокурсники и бывшие коллеги стабильно осведомляли ее о том, что происходит в Магической Британии, пока Пенни налаживала душевное равновесие, боролась с ночными кошмарами о людях, с изломанными в войну жизнями, и пыталась убедить себя в том, что вполне сможет прожить без магии остаток жизни. Закон «о защите независимости Эльфов», написанный небезызвестной лично для Клирвотер Гермионой Грейнджер, вызывал у нее, если не восторг, то определенную долю радости, ведь в мире магглов рабство, по большей части, уже очень долго считается пережитком варварского прошлого, так почему бы и волшебному миру не идти в ногу со временем?  Однако, разочароваться в принятом законе пришлось также быстро, как, поначалу, признать его объективность и разумность. Казалось бы, к курсу, взятому на сближение и сотрудничество магглов и волшебников, Пенелопа Клирвотер просто обязана была отнестись положительно, ведь она рождена и воспитана людьми, которые не имеют к магии ни малейшего отношения, и отличаться от собственных родителей так сильно, как отличается она, должно быть тяжело, однако… Ее родители слишком сильно боялись магии и были отнюдь не готовы сделать шаг навстречу к пониманию того, что помимо их маленького мирка электрических тостеров и фастфуда существует что-то еще, и Пенелопа уважала их выбор. Все магглы, по большей части, ничем не отличались от ее мамы и папы: они точно также отрицали магию и боялись всего, что может доказать ее реальность, и если даже ребенок волшебник не мог заставить их открыть глаза, то вряд ли смог бы кто-то еще. Как оказалось, почти интуитивное нежелание раскрывать мир чародейства и волшебства тем, кому природа не предназначила владеть колдовством, стало эдаким пророчеством, воплощение которого пришлось наблюдать все последующее время, вплоть до нынешних событий, отгремевших оглушительными взрывами на дружеском матче. Атмосфера Магической Британии, куда Пенелопа не без радости вернулась спустя некоторое время, проведенное дома, снова становилась невыносимо тяжелой, предвещая что-то недоброе, и это напоминало Клирвотер о прошлом, а значит и пугало почти в той же степени, что и воспоминания о давно минувших днях войны. ♦ МЕСТО РОЖДЕНИЯ И ПРОЖИВАНИЯ. Место рождения: Юго-восточная Англия, графство Суррей, город Вейбридж. Место проживания: уже несколько лет снимает небольшую квартирку у немолодой волшебницы в лондонском районе Вестминстер. ♦ БЛИЖАЙШИЕ РОДСТВЕННИКИ. Мать - Грэйс М. Аддерли (в замужестве Клирвотер). 50 лет, маггл, преподает английскую литературу в одной из школ Вейбриджа. Отец - Джон Д. Клирвотер. 55 лет, маггл, совладелец небольшого магазинчика, специализирующегося на продаже садовой техники. Несмотря на то, что их единственный ребенок был рожден с магическими способностями, они довольно скептически относятся к волшебству как таковому, и до сих пор с огромным трудом принимают тот факт, что Пенелопа является частью немного иного мира, где все, в буквально смысле, происходит по мановению волшебной палочки. ♦ ОБЩЕЕ ОПИСАНИЕ. Наверное, это очень странно – растить ребенка с отклонениями, которые не можешь объяснить даже самому себе. Не с теми, для которых врачи давно придумали пугающие названия и дорогостоящие процедуры по профилактике и лечению, к ним окружающие люди относятся лояльно, с жалостью, их куда проще объяснить или оправдать, принять или отрицать до последнего. Когда твой ребенок не может говорить или видеть, - это одно; тогда ты покупаешь специальные препараты, обеспечиваешь все необходимые для жизни и правильного развития условия, создаешь в своем доме некое подобие теплицы, в которой далее, очень нежно и бережно, ты будешь растить свое чадо, опекая от жестокости внешнего мира. Но кто же подскажет, что делать и как воспитывать ребенка, который, время от времени, вытворяет те вещи, что не поддаются ни объяснению, ни описанию? Кто объяснит, почему тарелка ненавистной перловой каши, стоящая перед малышкой, только-только научившейся внятно говорить «нет» еде, которая не нравится, вдруг превращается в горстку грязи или переворачивается вверх дном без всяких на то причин? И что делать, если невыполненные капризы могут обернуться настоящим переполохом с кучей последствий, которые обычный человек едва ли может внятно для себя обосновать? Нет, конечно, Пенелопа Грэйс Кливотер, волшебница, рожденная в семье двух самых обычных людей, магглов, как их называют в том, «другом мире», не была особо капризным ребенком, и не так уж часто превращала свои завтраки во что-то совершенно несъедобное, но того, что порой с ней случалось, было достаточно для того, чтобы всерьез напугать ее маму и папу. Она, как и большинство детей, чье детство, в целом, можно назвать довольно счастливым, была желанным ребенком, и молодые родители, прожившие к моменту ее рождения в браке уже пару лет, были абсолютно готовы к следующему шагу на пути к созданию счастливой семьи. Сколько было радостных хлопот в подготовке к появлению на свет первого, и, как позже выяснилось, единственного ребенка, сколько бессонных ночей, и, порой, совсем нерадостных ожиданий, но Грэйс и Джон были уверены, что их малышка точно будет особенной. Правда, они предполагали, что она станет звездой спорта, как в молодости папа, или будет неплохой гимнасткой, как мама, ну, в крайнем случае, она выберет музыку или живопись, однако… Вряд ли кто-то из них мог предположить, что особенностью девочки будет ее принадлежность к людям, совсем не похожим на ее родителей. Они определенно не сходили с ума, хотя, первое время думали и об этом, и их долгожданная и, все-таки, любимая дочь, определенна не была больна, а потому им оставалось только смириться и ждать того, во что это может перерасти. Дитя, вынуждающее родителей жить в страхе перед ним самим, - это, скорее, сюжет для какой-то истории ужасов, которая, кажется, никогда не может случиться в реальной жизни, чем история, полная правды и подтвержденных фактов, о которых вряд ли можно было кому-то поведать. Конечно, маленькая Пенни не воскрешала мертвецов, не вызывала духов, да и вообще не делала ничего такого, что делали детишки из всех этих классических, построенных на одних и тех же клеше кинолент. Однако, и тех странностей, что порой вытворяла она, было достаточно, чтобы ее родители, верующие, между прочим, только в одну магическую силу – божественную, начали опасаться ее, хотя и не переставали любить. Легкая настороженность в отношениях с мамой и папой, которая, конечно, не осознавалась Пенелопой, пока она была совсем ребенком, начала давать о себе знать, хотя и не была заметна настолько, чтобы начинать беспокоиться всерьез. Иногда девочка, сомневаясь в том, что родители вообще любят ее, ловила себя на легкой зависти тем детям младшей школы, для которых родители были почти лучшими друзьями. Нет, Грэйс была отличной матерью, и с этим никак нельзя было поспорить, но никогда в жизни она не позволяла дочери спать с ней в одной кровати, когда страшно, и никогда не задерживала на ней своих объятий дольше, чем на полминутки. Она также радовалась успехам Пенелопы, разделяла с ней первые разочарования и неудачи, и также была готова в любой момент времени броситься защищать своего единственного ребенка от любой напасти, но она не переставала опасаться, и это чувствовалось в отсутствии нежности и ласки, которой иногда так не хватало. Джон тоже с легкостью мог бы войти в список «отцы года», он мастерил для дочки игрушки и играл с ней в футбол во дворе за домом, ходил на школьные праздники, учил кататься на велосипеде, но порой он смотрел на нее так, словно боялся, что она вот-вот сделает с ним что-то ужасное. Сильнее всего родительская отстраненность чувствовалась тогда, когда Пенелопа делала что-то неожиданное для самой себя, перенервничав или получив слишком большой для нее объем новых, непознанных еще эмоций. Она тоже боялась, и, ожидая поддержки или утешения, получала лишь еще более испуганные взгляды, а после – абсолютную отстраненность и нежелание объяснять, что же пошло не так. Наверное, рано или поздно, это все могло перерасти в большую катастрофу для семьи Клирвотер, если бы, в одиннадцатый день рождения Пенелопы, на ее имя не пришел конверт с письмом, изменивший буквально все в жизни этого семейства, и, если честно, это был путь спасения. Сейчас Пенни с радостью признает, что Хогвартс спас ее жизнь и жизнь ее родителей, сохранил их, как полноценную ячейку общества и не дал сойти с ума им троим, расставив все по своим местам, так, как все и должно было быть. Конечно, поверить в то, что на свете существуют настоящие волшебники, отличающиеся ото всех этих сказочных персонажей, что живут они совсем по-другому, что весь привычный мир, незаметно и искусно разделен на две части, о гранях которых они никогда не знали, для мистера и миссис Клирвотер было еще сложнее, чем осознать что их собственный ребенок является частью этого всего. Однако, они солгали бы, если бы сказали, что осведомленность обо всем этом не принесла им облегчения, что они не стали спать спокойнее, что совсем безрадостно отправляли Пенни в школу чародейства и волшебства к людям, которые научат ее контролировать и развивать свои способности. Они не были глупы, чтобы не понимать, что это наилучший выход для всех них, и, когда дочка впервые уезжала из дома на весь год, они обязались писать, помогать деньгами  и ждали в гости на Рождество. Джон и Грэйс Клирвотер были отличными родителями, пусть напуганными, пусть до конца так и не сумевшими понять всех масштабов отличия Пенелопы от них самих, но их любви было достаточно, чтобы перекрыть все ошибки, ими допущенные.  Стоит ли говорить о том, что Хогвартс, как и для большинства детей, стал для Пенелопы вторым домом, факультет Рейвенкло, на который, не колеблясь ни секунды, определила ее Мудрая Шляпа, - семьей, а профессор Флитвик – если не отцом, то близким к своим студентам другом, советником, если угодно. Наверное, первое впечатление об этой школе не забыть никогда, и если теперь помпезный старинный замок, полный загадок и тайн, призраки, неописуемой красоты потолок Большого зала и каждый из преподавателей в отдельности не вызвали бы ничего, кроме приятно ностальгии, то тогда это было почти невыносимое, разрывающее на части удивление и счастье, которое Пенни думала, что не переживет. Она рассматривала каждую ступеньку, каждый уголок, и с самого первого дня завела привычку гулять по школе в одиночестве, наслаждаясь просто-напросто ощущением себя самой как части всего этого волшебства, и последующие семь лет старалась не нарушать собственную маленькую традицию. Главным качеством большинства студентов Рейвенкло является острый ум и стремление к наукам, чего мисс Клирвотер никогда раньше и не думала в себе отыскать, однако, спустя некоторое время после начала обучения внутри нее словно загорелся маленький огонек, ведущий ее туда, где раньше, казалось бы, ей не было места. Прекрасная, огромная и невероятно уютная библиотека школы, кабинеты, заманивающие интересными предметами и возможностями открывать новые и новые знания и, наконец, надежда на то, что однажды, по взмаху волшебной палочки, она сможет делать то, что делают профессора на своих занятиях. Как они заставляют предметы парить в воздухе, как владеют заклинаниями, неподвластными маленьким, одиннадцатилетним первокурсникам, как ловко они упрощают свою собственную жизнь обычной, бытовой магией, - неужели и она однажды сможет все это, неужели когда-то, через много лет, она точно также, совсем не прилагая усилий, будет творить маленькие чудеса? Мысли об этом подстегивали Пенни к трудолюбивой и кропотливой работе над домашними заданиями, посещению всех уроков и факультативов, и то, как искренне восхищалась она всем происходящим, вызывало искреннее недоумение у многих сокурсников, тех, других детей, что привыкли к магии с самого детства. Конечно, учеба мало кому давалась так просто, как хотелось бы, и работать на высокие оценки приходилось достаточно усердно, но это отнюдь не значило, что одно только обучение занимало все время, которое проводила Пенелопа в школе. Была в этом месте еще одна вещь, которая, к сожалению, не поддалась ни изучению, ни обучению, ни тренировкам, но не перестала от этого быть менее привлекательной: квиддич – игра, известная во всем волшебном мире, буквально заворожила сознание юной мисс Кристалл, и поселила в ее сердце вечную любовь. Казалось бы, ну что удивительно? Этой старинной, классической магической игрой был болен каждый второй волшебник, а каждый третий, так или иначе, имел  непосредственное к ней отношение, однако, в те моменты, когда Пенелопа оказывалась на трибунах, среди зрителей, ей начинало казаться, что команды играют только для нее. Шум толпы, оглушительные крики, разъяренные, порой, фанаты, - все это уходило на второй план тогда, когда игра вовлекала каждого наблюдателя в свой процесс, и кто-то не мог свести глаз с ловца, кто-то – с загонщиков или охотников, но каждый забывал обо всем на свете, пока чувствовал себя частью большой игры. Наверное, если попросить Пенелопу вспомнить о том, почему именно квиддич привлек ее внимание и навсегда завоевал сердце, если попросить назвать причину, то она попросту назовет одно лишь имя человека, который воплотил в себе все красоту этой игры в себе. Маркус Флинт. Игрок команды Слизерина, который, по мнению подавляющего большинства, был рожден для того, чтобы занимать место охотника. Пенни попала на первый в своей жизни матч, будучи уже достаточно близко знакомой с правилами и историей игры из уроков Мадам Трюк, и это был матч между командами Слизерина и Рейвенкло. Конечно, она, как и все остальные, должна была болеть за свою команду, но, если быть до конца честными, студенты последней отличались интеллектуальными способностями, а не выдающими спортивными талантами, так что это было заведомо провальное занятие. И все-таки, все, кто находился на сине-серебристой трибуне, с замиранием сердце наблюдали за тем, как скоро и с каким счетом провалится их команда, а взгляд Пенни же уцепился за нечто другое. Слизеринский охотник, чье имя неустанно выкрикивал комментатор игры, без магии как таковой, творил невероятные вещи на метле, не только сокрушительно атакуя кольца соперника и полностью покрывая бездарность выбранного в команду ловца, но и самодовольно и, вместе с тем, удивительно выделывая в воздухе трюки, от которых сердце замирало в груди. Восхищение его игрой было чем-то сродни тому ощущению, что испытывала Пенелопа, читая истории о великих волшебниках прошлого: она прекрасно осознавала, что ни она, ни большинство людей на свете, никогда не смогут так, а потому им всем оставалось лишь смотреть, затаив дыхание, и надеяться на то, что такого рода волшебство никогда не исчезнет. С тех пор она не пропустила ни одной школьной игры, да и теперь, спустя годы после окончания школы, иногда балует себя билетами на какой-нибудь интересный матч, где можно забыть обо всем, насладиться игрой, покричать во всех голос, волнуясь за приглядевшуюся команду или игрока, напоминающего того талантливого мальчишку, которого она увидела на поле много лет назад. Порой вещи, которых никогда не ждешь, случаются удивительно внезапно, и все, что ты можешь сделать – просто принять их в свою жизнь и посмотреть, что из этого получится. Пенелопа привыкла к школе, людям, которые ее окружали, письмам, которые родители присылали раз в неделю и всяким забавным мелочам, которые мама к ним прикладывала. Учеба, вечерние посиделки в гостиной Рейвенкло большими дружными компаниями, секреты, навсегда запертые в женской спальне, походы в «Сладкое Королевство» и, как и у всех, любовь к сливочному пиву, что разливали в трактирах Хогсмида. Пенни даже не пыталась придумать для себя что-то лучшее, чем то, что уже у нее было, однако, поступление на пятый курс принесло ей не только очередной год в самом прекрасном на свете месте, но и человека, с которым, ей тогда казалось, они уже никогда не расстанутся. Перси Уизли, как и ей самой в том далеком 1992 году предложили пост старосты факультета, и он, в отличии от Клирвотер, не сомневался ни минуточки, словно зная наверняка, что именно ему обязаны были дать этот пост. Он отлично справлялся с шумными, взбалмошными гриффиндорцами, добрая часть которых, в буквальном смысле, состояла с ним в родстве: их легко было узнать по рыжеволосой гриве и шуму, который они создавали, будь то занятия или обеды в Большом Зале, чего только стоили его братья близнецы! Но Перси разительно отличался и от первокурсника Рона, который, на тот момент, не представлял из себя ничего, кроме неуклюжего, неуверенного ребенка с сомнительными способностями к магии, и от Фреда и Джорджа, которые, несомненно, были талантливы, но увлекались отнюдь не тем, чем стоило бы. В отличие от них, он был целеустремленным, серьезным и ответственным, он знал все и обо всем, и просто поражал своей начитанностью так, как поразил и Пенелопу. Он пришел на помощь в тот момент, когда она не могла принять решение, когда сомневалась, сможет ли она стать примером для ребят, за которыми придется присматривать, станет ли она для них примером и будет ли мотивировать на то, чтобы прославлять свой факультет достижениями в научной деятельности. Перси смог доказать ей, что она заслуживает занимать это место, и благодарность за оказанную поддержку, спустя какое-то время, переросла в искреннею влюбленность. Они дружили целый год, прежде чем придали своим отношениям достаточно официальный характер, который позволил бы превратить все, от прогулок до совместных домашних заданий, в маленькие свидания, и Уизли, каким-то невообразимым способом, умудрялся скрывать данный факт ото всей своей родни. Пенелопу это не настораживало и, к сожалению, за настойчивостью и легкой надменностью, не присущей, вообще-то, другим представителям этой семьи, она не сумела разглядеть зарождающейся мании величия и жажды власти, которая все погубила. Может быть, в самом начале, он действительно был переживающим и любящим, и, может быть, правдой было то, что когда, пораженная взглядом Василиска, Пенни провела пугающе долгое количество времени в больничном крыле, он тоже был там, сидел рядом и надеялся на то, что все образуется. Его нельзя было не слушать, когда он, голосом человека, знающего все на этом свете, рассказывал о чем-то, что вряд ли интересовало кого-то кроме него, и его нельзя было не поддерживать в те моменты, когда он, с широко закрытыми глазами, восхищался Министерством, совершающим ошибки одну за одной. И в итоге он сломался под натиском собственных желаний, обозлился, осклабился на собственных семью и друзей, слепо ударившись в совершенно другую веру, мало-помалу изводящую в нем все человеческое. После школы он действительно сумел попасть на работу в Министерство Магии, в то время, как Пенни пошла учиться на целителя-психолога при больнице Св. Мунго, и сначала им обоим нравился собственный выбор и выбор друг друга, пока один из них окончательно не зазнался. Наверное, желание управлять горело в Перси Игнатиусе Уизли куда сильнее, чем желание любить, и вот он из человека, преданного близким, превратился в того, кто смог бы пройти по головам собственных родственников ради новой должности, и выбор его девушки, которую он, казалось, любил, уже не казался ему таким уж хорошим. «- Будешь ходить в омерзительном лимонном халате, и трепаться с неудачниками об их проблемах? - кривил губы Перси, мимоходом смахивая пылинки со своей мантии с характерным министерским значком, - Что это вообще за профессия? Работа в дурдоме, восхитительно!» Возможно, ему стала противна сама мысль о том, что его пассия может добиться меньшего, чем он сам, или слепая вера в непоколебимость и правильность решений министерства совсем отшибла ему мозги, но, в конечном итоге, он стал невыносим. Чем напряженнее становилась атмосфера в волшебном мире, чем сильнее его семья склонялась к оппозиции, чем больше последователей собирал в свои ряды Орден Феникса, тем слепее, кажется, становился Уизли, и это обернулось плачевными последствиями. По женской ли глупости или вере в самое лучшее, что должно оставаться в людях, Пенелопа Клирвотер держалась за него до последнего, пыталась вразумить, терпела оскорбления, заносчивость и грубость человека, отрекшегося ото всего ради цели, не имевшей даже разумного обоснования. «Обожающий Министерство, предавший свою семью, жадный до власти дебил» - скажет позже младший брат Фрэд, и будет прав, но случится это, когда в войне Министерство проявит свою беспомощность и продажность, когда оно начнет разваливать, в первую очередь, изнутри, прогнив до основания, до того самого костяка, на котором все держалось. В 1996, к концу второго года обучения Пенелопы при Мунго, они с Перси разошлись в первый раз. Кажется, это было началом конца, первым звоночком, предвестием страшных времен, которые придется переживать без поддержки, к которой, не мудрено, легко было привыкнуть за столь продолжительный срок. Пенелопу спасала больница, которая стала домом, убежищем и способом сублимации всего, что планомерно и настойчиво пыталось свести ее с ума. Рабочие практики, настоящие пациенты, углубившись в проблемы которых, можно было начисто забыть о своих собственных, и, вместе с тем, пугающие известия, которые приносили с собой люди, на первый взгляд, совсем спятившие. Они были первыми жертвами ПСов, совсем еще невнятными весточками о мраке, который вот-вот должен окутать все магическое пространство целиком, не оставив и шанса на то, чтобы остаться безучастным. К сожалению, целители в лимонных халатах, сколько бы сил они не прилагали, как бы ни старались, какими бы ни были мастерами, все еще оставались просто целителями, и отнюдь не могли влезать дела, подвластные исключительно Министерству. Тем более, оставалась еще та самая, пресловутая врачебная тайна, которая, как непреложный обет, сковывала по рукам и ногам, делая каждого, кто в нее посвящен, буквально безоружным перед целым миром, ждущим хоть каких-то новостей. А потом случилось то, что единовременно сорвало все формальные печати запретов и дало ход хаосу, который изменил жизнь каждого из ныне живущий людей. Директора школы Хогвартс, одного из величайших волшебников, стремившихся ко благу, ведущих за собой к свету тех, кто хотел света, бесчестно убили, уничтожив тем самым последний якорь, не дававший Магическому миру погрузиться во тьму. Оказалось, нырнуть с головой в реальные условия военного времени, применить на практике все, что удалось узнать за время обучения, попасть в штат сотрудников из-за катастрофической нехватки специалистов, оказалось куда хуже, чем Пенни могла себе предположить. Она мечтала о том, чтобы помогать людям, но исправлять то, что происходило с людьми после влияния на них непростительных заклятий, залечивать душевные раны, отразившиеся теми расстройствами психики, что не подлежали исправлению даже очень сложными зельями. Забавно, но страшнее всего было работать не тогда, когда безумие и мрак охватывали все вокруг, когда везде бушевали последователи Темного Лорда и каждый боролся за себя и свою семью так, как умел, а тогда, когда это все закончилось. Когда в развалинах люди, отстоявшие себя и свою честь, принимавшие ли участие в главной битве, или пережившие этот ужас беспокойными наблюдателями, вдруг понимали, что все закончилось, а спать спокойно уже не могут, и руки почему-то сами дергаются ко спрятанной за пазухой волшебной палочкой при каждом шуме, и при каждой попытки уснуть перед глазами, словно картинами в какой-то жуткой галерее, появляются образы убитых. Кто-то видел кровь, кто-то - пытки, кто-то переживал истязание "круцио" или делал страшные вещи под "империо", и все они обретали привычки, от которых было невозможно избавиться, кошмары, из-за которых нельзя было ложиться спать, и синдромы, которые трудно было объяснить. Пенелопа старалась быть достаточно ответственной, чтобы стараться изо всех сил, помогая пациенту, но была слишком неопытна, чтобы не пропускать это через себя, а потому, каждое использование навыка легилименции помогало кому-то избавиться хотя бы от частички тяжкого груза, и перекладывало это на ее плечи, оставляя неизгладимые отпечатки в памяти. Сейчас, много лет спустя, все покалеченные души все еще призраками гуляют за ней во снах, где не спасают ни снотворные зелья, ни убийственная усталость, и в каждом изможденном лице, встреченном на улице, ей виделись те, кто посещал когда-то ее кабинет в Мунго, что заставляло сердце биться чаще, дыхание - сбиваться, а страх - усиливаться. Единственной вещью, что, наверное, могла тогда все исправить, было возвращение Перси, но и оно оказалось слишком слабой мотивацией для того, чтобы, спустя год, после окончания войны, позорно не сбежать в маггловский мир, где большинство проблем, с которыми сталкивались люди, - это потеря любимого, измена или совершенно обычная, немагическая смерть. Удивительно, но этого побега Перси Уизли не смог ей простить, хотя и сам возвращался домой, натворив слишком много бед и ошибок. Он пришел, когда пало министерство, покаялся в ошибках и грехах, выстоял вместе со всеми членами своей семье в битве, навсегда изменившей их, и, также со всеми, пережил смерть любимого брата. Он был готов начинать жизнь заново, оставив на развалинах Хогвартса все свои заблуждения, громкие слова, обидевшие кого-то и давно утратившие свою ценность, он бросал все, что строил ценой самых важных ценностей, но не смог согласиться на простой компромисс с той, что готова была помогать ему во всем, если бы ей дали время. Пенелопа попросила у него год на то, чтобы уехать к родителям, привести в порядок свою жизнь и потрепанные нервы, заново пережить наедине с собой все, что случилось, и вернуться к нему, чтобы вместе начать, наконец, жить счастливо, но Перси не хотел компромиссов. "- Проваливай или оставайся насовсем, - заявил он, - мы все сидим в одной тонущей лодке, и бегут с нее только крысы." Клирвотер, прихватив скромные пожитки, выбрала первый вариант, расписываясь в своей беспомощности и желании поскорее забыть все, что случилось в этом чертовом волшебном мире, из которого пропала завораживающая магия, оставляя после себя разруху из покалеченных жизни и навечно разбитых сердец. Наверное, человек, потерявший свой настоящий дом в одном месте, вряд ли сможет обрести его в другом, даже если для этого созданы все условия, предоставлен уют и, даже, некое подобие любви, извращенная в рамках понятий людей, с которыми приходится существовать бок о бок. Пенелопа Клирвотер вернулась в родительский дом, но не смогла почувствовать и малой толики того счастья, что ощущала в то время, когда жила в Волшебном Мире, еще не перестроившимся до неузнаваемости под натиском тяжелейших обстоятельств. За четыре последующих года, что она занимала свою старую комнатку в доме, где родилась, ощущение того, что она находится совсем не на своем месте, не покидало ее ни на секунду, кажется, даже во сне. Нет,  Грэйс и Джон были счастливы принять дочь обратно, но даже они понимали, что она ни за что не вернулась бы насовсем, если бы что-то пугающее не заставило бы принять ее это решение, ведь раньше ее невозможно было затащить домой даже на рождественские каникулы, которые она прочитала проводить в школе  или у друзей. Что же произошло? Пенни не могла рассказать всего, но мама и папа все равно слышали, как порой, по ночам, она начинала кричать во сне, или как она, надолго задумавшись, вздрагивала вдруг, и смотрела так напугано, потеряно и пусто, что становилось не по себе. Чьи-то сломанные жизни постоянно преследовали ее везде, куда бы она ни шла, и даже на улицах совсем не магических городков она порой встречала людей, ужасно похожих на тех, кого когда-то лечила, и это сбивало ее с толку, выводило из себя и заставляло буквально сходить с ума. Но она старалась. Нашла работу в частной маленькой маггловской клинике, выдавая свой заколдованный диплом из Мунго за один из тех, что выдают в местных высших учебных учреждениях, практиковалась в семейной психологии и предпочитала спасать людей от неминуемых разводов, нежели от воспоминаний о смерти близких людей. Жить без магии оказалось сложнее, чем ей казалось изначально: конечно, мелочи, которые не грозили отразиться какими-нибудь неприятными последствиями, все еще выполнялись с помощью простеньких заклинаний, но больше не было места для полюбившейся легилименции, которая была основным ее преимуществом во время работы целителем, и многие вещи просто нельзя было делать на глазах у обычных людей. Даже родителей она старалась лишний раз не раздражать своими умениями, ибо страх, который они испытывали перед ней, все еще никуда не ушел, хоть и научился маскироваться и прятаться, чтобы не быть таким явным. А из магического Лондона приходили весточки, письма от друзей и коллег и номера "пророка", через которые она видела, как магическое общество постепенно зализывает раны и пытается встать на ноги, снова начать функционировать в полную силу и не допустить повторения старых историй. И, чем дальше она жила в отлучении от привычных вещей, тем больше хотела вернуться, оставалось лишь получить знак, маленький повод, вещь, которая зажжет  маленький огонек надежды и заставит подумать: "да, здесь меня все еще ждут". К сожалению, ожидание это затянулось очень надолго, и, не то чтобы заставило Клирвотер помучиться, а, скорее, потерять веру и почти смириться с тем, что решение навсегда убраться оттуда было, все-таки, правильным. Вообще-то, она ждала, что, может быть, однажды, обратно ее позовет Перси, напишет ли письмо, или явится в один прекрасный день на порог, познакомится с родителями и увезет ее обратно, снова став тем мальчиком из школы, в которого она когда-то влюбилась. Однако, реализма в ее взглядах было куда больше, чем детских мечт, а потому было почти не удивительно когда в одном из писем друзей она увидела известие о том, что ее бывший возлюбленный отыграл свадьбу. Наверное, в этот момент она впервые испытала радость от того, что не находится рядом с ним даже "мире", и она не станет слышать отовсюду разговоры об этой свадьбе, ведь женился член довольно известной семьи, семьи, где почти каждый - герой войны. Однако, обратно ее все-таки пригласили. Старый знакомый, когда-то имевший отношение к работе в св.Мунго рассказал ей о свободной в Министерстве должности, которая вполне могла бы подойти для нее. Конечно, он не пообещал золотых гор, огромных денег и успеха, который можно было бы заиметь, попав в М.М., отнюдь, это, скорее, было самое простое и вряд ли очень перспективное место в не самом важном секторе, которая, однако, могла бы стать хорошим стартом. И Пенни даже не стала долго раздумывать, так как давным давно искала повода вернуться. Начало было положено: рабочее место в каком-то сыроватом закуточке, куча бумажной волокиты и постоянные диалоги со страждущим рабочим персоналом Министерства, которые нуждались в том, чтобы кто-то помог им не сойти с ума, бедняки и люди с не сложившимися судьбами, которым тоже нужна была помощь, своего рода благотворительная программа для тех, кого жизнь вышвырнула на периферию, иллюзия того, что окружающим не наплевать. Наверное, для этого она была слишком квалифицированным специалистом, но выбирать не приходилось, ибо возвращаться в работать в больницу казалось невозможным для человека, оттуда сбежавшего, а ничего иного не оставалось. Полтора года на этом месте, маленькое повышение и снова застой, - так продолжалось очень долгое время, но каждый раз, когда начальство решало, что она уже достаточно выросла для того, чтобы двигаться дальше, Пенни чувствовала себя словно окрыленной: это место давало ей шанс, и она даже не думала жаловаться на то, что никто не бросается к ней с перспективными предложениями о работе. К 2006 году она заняла должность штатного писхолога-целителя в департаменте магических игр и спорта. Это было довольно экспериментальное решение начальства, которое искало способы ввести инновации в свой отдел: сначала это была работа, скорее, без определенного назначения, постоянного графика и места, но в скором времени для нее обнаружилась целая куча дел, за которые она могла бы отвечать. Консультации с игроками перед важными матчами, периодическое тестирование сотрудников на предмет опасности для окружающих (чтобы никто из твоих коллег вдруг не оказался психом, страдающим манией величия и угрожающим попытаться поработить волшебный мир), поддержка сотрудников, терапии для особо нуждающихся, и, самое главное - помощь спортсменам, которые были вынуждены уйти их любимого дела по тем или иным причинам. Она помогала им с выбором возможных профессий, в которых они смогут себя применить, искала способы пережить то состояние беспомощности, в котором они пребывали после выхода из спортивной карьеры, выписывала рекомендации к отпуску или более серьезному лечению, если таковое требовалось. В этом месте, она, наконец-то, нашла себя, и это было действительно тем, о чем только можно было мечтать. Парочка-троечка фактов: - Пенелопа снимает маленькую квартирку и живет с кошкой по имени Тереза, которую она завела на первом году обучения при Мунго. Тереза - мелкий и злобный комок дымчато-серого цвета, который шкерится по углам, ненавидит людей и наверняка мечтает о том, чтобы вцепиться в горло каждому, кто приходит в квартиру к ее хозяйке. Капризное и слегка отвратительное существо, которое и кошкой-то назвать нельзя: оно не мурлычет, не мяукает, а истошно орет по поводу и без, надрываясь с такой силой, словно кто-то пытает ее непростительным заклятием. - После войны и реабилитации ее участников, Клирвотер заимела небольшой, почти истерический пунктик на чистоте, будь то поверхности шкафов, одежда или мысли в собственной голове. Она настолько привыкла держать себя в руках, что иногда кажется, будто в ней окончательно умерли способности по-настоящему веселиться или полностью расслабляться, забывая обо всем. - Одна из самых интересных вещей, которой ей приходилось заниматься в последнее время, - сеансы терапии с одним из коллег, который когда-то в школе производил на нее довольно сильное впечатление. Помощь Маркусу Флинту в борьбе с чрезмерной агрессией благотворно влияет не только на него самого, но и на Пенни: такой себе детский оздоровительный кружок "помоги себе и другу". - Недавние события, связанные с терактом, повергли ее в шок и прибавили немало работенки, и, хотя она не имеет к этому никакого отношения, что-то все равно подсказывает Пенелопе, что она находится ко всему происходящему слишком близко. И, кажется, чутье совсем ее не обманывает. - Лелеет мечту о том, чтобы когда-нибудь на практике ознакомиться с игрой в квиддич, полетать на метле, подержать в руках мячи и иметь хоть какое-то представление о том, что испытывают игроки  в триумфальные игровые моменты.

»»»»»»»»»»»»»●«««««««««««««

♦ СВЯЗЬ С ВАМИ.       vk А еще, если надо Флинт найдет меня где угодно. Явится ко мне домой, и будет бить ногами по голове. ♦ ПРОБНЫЙ ПОСТ.       тык тык Знаете, что бывает с теми, кто год за годом черпает свое вдохновение для жизни из чаши человеческих страданий, унижения и боли, и начинает понимать, что почти добрался до самого дна? С теми, кто видел расцвет дела палачей, трогал первую гильотину, видел первых жертв электрического стула, точно знал, какие именно звуки должен издавать человек, правильно вздернутый на виселице, доживший до того дня, когда смертную казнь сделали "гуманной", заменив адские муки на маленький укольчик убивающей инъекции. Им становится так чертовски, просто невыносимо скучно, что они на доли секунд начинают жалеть о том, что обречены на вечную жизнь, у которой, по сути своей, есть один единственный минус, в минуты отчаяния способный затмить все, что когда-то казалось привлекательным: бессмертие может стать ужасно скучным. В каждом веке всегда неизбежно событие, которое нарушает его спокойствие и стабильность, будь то изобретение нового смертельного оружия или война,которая по своей слепой жестокости, безжалостности и кровопролитности не может сравниться ни с каким-либо другим явлением на свете. Это чистый хаос, которым, наивные люди полагают, что управляют, как своими войсками или государствами, являющимися, на самом деле, лишь способом проявления великой стихии, но никак не инструментом для ее обуздания. Такие мероприятия были невыносимо привлекательны для тех, кого не брала ни одна вражеская пуля, не останавливали холод, адская жара, дожди или метели, у кого не вызывали жалости, сочувствия и сожаления крики и страдания детей и женщин. Прирожденные убийцы шли на войну для чтобы смотреть, как смерть вершит свое великое и прекрасное дело, чтобы принимать в этом непосредственное участие, дразня себя застывшим в воздухе запахом крови и израненной плоти, теша свои уши звенящими повсюду стонами боли, звуками плача и истерик, которые были нежнейшим музыкальным сопровождением для спектакля, устроенного старухой с косой. Война была настоящим развлечением для вампиров, не чуравшихся того, чтобы измазаться по уши в крови, побыть падальщиком, выпивая жизнь из тех, кому она все равно не нужна, тех, чьи тела изрешечены пулями и все равно уже не годятся для нормальной жизнедеятельности. Но среди этих монстров находились единицы тех, кто шел в бой не ради доступной и легкой добычи, а ради того, чтобы собственными глазами лицезреть этот кровавый ад, принимать в нем участие, быть жнецами, разгонять свою скуку разрывая на части целые полки, уничтожая их солдат за солдатом, и не неся за это ответственности, потому что военная статистика никогда не бывает точной. Коул Майклсон был одним из них, он, вечно ищущий, чем бы себя занять, находил в войне утешение и отдушину, удовлетворяя свое желание убивать почти на столетие вперед, не считая последующих мелких жертв, без которых никак не обойтись любому вампиру. И вот сейчас ему крайне не повезло проснуться в веке, где люди пропагандируют фастфуд, ищут лекарство от рака и отслеживают эволюцию айфона от кирпича до пульта управления почти всем, пряча настоящие достижения поглубже в архивы, накладывая моратории на ядерное оружие, закрывая в секретных лабораториях гениальных генетиков, способных сделать что угодно. Мир, играющий в добро, но так неумолимо гниющий изнутри, до отвращения не нравился Майклсону, его бесили эти подростки-задроты, повернутые на компьютерных играх, электронная музыка и эта необъяснимое желание изолироваться от бурлящей вокруг жизни. Традиции погибли в прошлом, оставляя за собой пустоты, криво заполненные синтетическими наркотиками, хреновым алкоголем и виртуальными мирами, душившими своей скукотой. И Денвер, в котором Коулу пришлось зависать, играя в лучшего друга малыша Гилберта, увы, не оказался исключением. Конечно, строить из себя милашку, пить пиво по пятницам, размахивать бейсбольной битой на поле и выслушивать подростковые сопли, было чертовски мило, но вампир с куда большей радостью сожрал бы этого мальчишку на ужин, а не пытался корчить из себя адекватного парня, коим не являлся и чей образ с трудом сохранял. Майклсону было откровенно скучно, и от этого не спасали даже периодические вылазки, где он, отвратительный самому себе, повторял один и тот же сценарий каждый раз: жестоко убивал кучку людей на глазах у какой-нибудь громко рыдающей свидетельницы, а потом отправлял ее домой с уговором на молчание и навечно испорченной психикой. Это не радовало первородного, который хотел совершенно иных мероприятий, увы, навсегда ушедших в прошлое вместе с требованием хороших манер и изысканным вкусом в одежде, сменившимся на рваные джинсы и футболки с премерзкими принтами. Коул жаждал чего-то нового, того, что чуточку разгонит застывшую кровь в жилах, заставит почувствовать хоть часть тех эмоций, которые делали его по-настоящему живым раньше. И сегодня, кажется, судьба решила побыть благосклонной к нему, впервые за последнюю четверть тысячелетия. Слушая любимые симфонии старика Шуберта на любезно одолженном у зайки Джереми ipod'е, Коул совершал свой вечерний променад по заповеднику, пугая зайчат и паучат своей зловещей аурой, которую они чуяли кончиками своим носов, ушей и лап, и торопились прятаться туда, где страшный хищник их не сожрет, он случайно наткнулся на кое-что очень занимательное. Настолько, что увиденное заставило Майклсона замереть от внезапно накатившего восторга, и почти что захлопать в ладоши, благодаря высшие силы за столь чудесное стечение обстоятельств: на поляне, недалеко от того места, где притаился вампир, кажется, собиралась небольшая, но многообещающая оборотническая заварушка. Честное слово, за долгие-долгие, о-очень долгие годы своей жизни, Коул, кажется, ни разу не видел такой бесчестной расстановки сил у столь приличных, казалось бы, обитателей лесопарковых зон: пятеро здоровенных оборотней, по мускулатуре которых вообще не ясно где там гендерные различия и кого из них величать барышнями, против одной маленькой, довольно тощенькой девочки, которую Майклсон в здравом уме даже есть бы не стал. Похоже на чистое издевательство и школьную травлю, за которой вампир намерен остаться понаблюдать, даже если, вернее, когда все это закончится чьей-нибудь смертью. Изначально, вампир даже не собирался вмешиваться в это, желая просто посмотреть, как один из пятерых ребят прикончит эту малютку, и они учешут обратно в свои лесные норы, но то, как именно начала развиваться эта драка, кардинально изменило его мнение. Девочка с такой самоубийственной отчаянностью ринулась в бой, накинувшись на одну из самых слабых, по крайней мере на вид, представительниц чужой стаи, что Коул едва ли сумел сдержать тихий возглас восхищения: у нее не было никаких шансов, но вместо того, чтобы сидеть и ждать, когда ее снабдят в поездку на тот свет, она решила, как минимум, захватить с собой пару кусков чужой плоти, и это было чистым безумием, но каким прекрасным! Даже будучи убийцей, он испытывал глубочайшее уважение к тем, кто не собирался превращаться в жертву так просто, и поощрял такие желания причинением наименьших страданий, но столь бойких он, пожалуй, еще не встречал. И ладно бы против нее вышел кто-то один из тех, кто и так очевидно превосходил эту девчушку по силе и массе, но они ринулись на нее все впятером, словно желая растерзать ее, как тупоголовые щенки брошенную им кость, и это вызвало в Коуле истерическую волну возмущения. Неужели они не хотят честной победы? Кажется, кого-то тут надо учить правилам ведения честного боя с противником, если ты не собираешься жрать. - Впятером на одну девушку? И вам не стыдно? - возмущенно вскинулся Майклсон, раскидав волчат в разные стороны. Они успели неплохо изодрать девочку к тому моменту, как вампир решил вмешаться, но она, вероятнее всего, будет жить, чего нельзя сказать об этих пятерых ребятах, которых сейчас пустят на валенки. И первый самоубийца ринулся Коулу прямо в руки, тут же лишаясь своей безмозглой головешки, отлетевшей с мелодичным нежным хрустом, а следующий за ним был надет на на торчащий из сосны сук, который, кажется, неудачно проткнул ему сердце. Серьезно, первородный бы ему даже посочувствовал, ведь кому, как не ему знать о том, какого получать чем-то острым в столь важный для жизни орган, разница только в том, что он может когда-нибудь после этого очнуться, а этот парень - нет. Кажется, именно его смерть жутко сильно расстроила девицу, которая как-то чересчур громко завыла, увидев, как труп ее состайника грустно повис на дереве, и она решила, видимо, отомстить во что бы то ни стало, за что тут же лишилась своего любящего и тонко чувствующего сердечка. Какая жалость, черт ее дери. А самое забавное, что пока она пыталась отомстить за дорогого участника стаи, самый молодой оборотень, вообразивший себя, судя по всему, еще и самым умным, совершил не очень незаметный маневр в сторону едва ли приходящей в себя жертвы нападения, чем еще больше взбесил и так заведенного до невозможности Майклсона. - Убей себя, - сквозь зубы прошипел вампир, глядя в желтые глаза схваченного за горло мальчишки, а после предоставил его самому себе на растерзания, слушая, как очаровательно он вопит, раздирая себе грудину. И в итоге, в его распоряжении осталась одна живая волчица, которая уже даже драться-то не хотела, а лишь дрожала и жмурилась, тихо скуля рядом с обезглавленным телом парня из стаи, и выглядела она при этом настолько жалко, что Коул даже не решился долго мучить ее, быстренько зашибив на месте. Кажется, он немного испачкался в крови, но зато выпустил пар и насладился вечеринкой, а потому позволил себе присесть рядом с потихоньку оживающей смелой девочкой, наблюдая за тем, как еще живой самоубийца по кускам выдирает сердце из своей груди, попутно царапая себе лицо и неистово крича, словно от адской боли. Хотя, постойте-ка, кажется, так и есть! - Классно потусовались, - мечтательно протянул вампир, с довольной улыбкой рассматривая залитое кровью поле боя и этого скулящего недоволка, который вот-вот должен был закончить процесс самокопания и откинуться уже к чертям собачьим.