»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»●«««««««««««««««««««««««««««««

PANSY IRMA PARKINSON, 27 y.o. панси ирма паркинсон

19.12.1979 ♦ слизерин'99 ♦ чистокровна ♦ бармен «Дырявого котла» ♦ christina ricci

»»»»»»»»»»»»»●«««««««««««««

♦ МАГИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ И СПОСОБНОСТИ. «Слабо», — разочарованно шепнул целитель из Больницы Святого Мунго, нанятый Лайонеллом Паркинсоном с целью определить магический потенциал его десятилетней дочери. Девочка определённо не была сквибом, но и также явно  даже не могла претендовать на использование чар, требующих систематического вложения собственной энергии. А это значило: никаких самоотглаживающихся мантий, никаких иллюзионных чар, придающих колдунье совершенно очаровательный облик, и, разумеется, практически никакой боевой или высшей магии. Нельзя сказать, что чета Паркинсонов была крайне обеспокоена открывшимися подробностями об их ребёнке, но от некоторых мечт и идей им пришлось отказаться. Никто не верил, что неусидчивая Панси когда-либо сможет достигнуть третьей (да и, пожалуй, второй) ступени мастерства в пределах своего потенциала, и спорить с этим неверием было бы глупо. Маленькую мисс Паркинсон следовало бы заставлять учиться, но в их семье никогда не принято было лишать собственного ребёнка права выбирать то, чем она хочет заниматься. Магический потенциал — слабый. Панси Паркинсон никогда не отличалась особенной тягой к знаниям, она традиционно из года в год выбирала себе предметы, в которых заинтересована, и прикладывала силы к изучению исключительно их. Такими дисциплинами оказались зельеварение, травология, а также, что удивительно, история магии. На шестом курсе Панси планировала взять алхимию в качестве дополнительной дисциплины, но курс не набрался и от этой идеи пришлось отказаться. Со второго курса Паркинсон утвердилась в желании стать колдомедиком, и в связи с этим самостоятельно изучала раздел медицинской магии, прибегая к помощи безотказной мадам Помфри, охотно объясняющей интересующейся девочке как и чем она лечит игроков слизеринской команды по квиддичу, получивших травмы в очередном матче. Ступень мастерства — II. (в 2002-ом Панси могла похвастаться третьей, однако уже порядка пяти лет стабильной постоянной практики колдомедицины у волшебницы нет, и навык, ожидаемо, стал пропадать). Бонусы: историю магических родов выучила назубок, божественно готовит алкогольные коктейли и,по настроению, даже еду. Головную боль может снять одним пассом, но обычно этого не делает, представляя окружающим возможность хорошенько помучиться и красиво пострадать. В юности учила французский, но успеха не добилась, зато может рассказать несколько простеньких стихотворений. ♦ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ. Уровень гражданской самоорганизации и политической активности Панси Паркинсон — нулевой. К политике действующего министра относится негативно, однако что-то предпринимать и как-то высказывать собственное мнение не планирует. ♦ МЕСТО РОЖДЕНИЯ И ПРОЖИВАНИЯ. Великобритания, Лондон Жилые комнаты «Дырявого котла». В выходные — на съемной квартире в магической части Лондона. ♦ БЛИЖАЙШИЕ РОДСТВЕННИКИ. Лайонел Морис Паркинсон Lionel Maurice Parkinson — отец. Чистокровный волшебник. 1956-2000. Рейвенкло'74.  Переводчик в Британском филиале Международной конфедерации магов. Умер от драконьей оспы. Кровные родственники по линии отца Maurice Tobias Parkinson [Морис Тобиас Паркисон] — дед, 1925-1996 гг. Чистокровный волшебник, умер в возрасте 71-го года. Stephania Clarissa Parkinson (née Shafiq) [Стефания Кларисса Паркинсон (урожд. Шафик)] — бабушка, 1931-1996 гг. Чистокровная волшебница. Умерла в возрасте 65 лет. Ирма Кассия Паркинсон (урожд. Пьюси) Irma Cassia Parkinson (née Pucey) — мать. Чистокровная волшебница. 1958-2000.  Безработная, домохозяйка. Слизерин'76. Кровные родственники по линии матери Nicholas Taddeo Pucey [Николас Таддео Пьюси] — дед, 1930 —1993 гг. Чистокровный волшебник, умер в возрасте 63-ех лет. Severine Adelia Pucey (née Rosier) [Северина Эдилия Пьюси (урожд. Розье)] — бабушка, 1936 г.р., 71 год. Чистокровная волшебница. Randall Seward Pucey [Рендалл Севард Пьюси] — дядя, 1954 г.р. (44 года). Чистокровный волшебник. Adrian Nicholas Pucey [Эдриан Николас Пьюси] — двоюродный брат, 1978 г.р. (29 лет). Чистокровный волшебник. Подробности визуализация родового древа на 1998 год; родство со стороны Друэллы Блэк (урожд. Розье) показано исключительно для более полного понимания положения Паркинсонов в обществе. ♦ ОБЩЕЕ ОПИСАНИЕ. [ . . . ] — Откуда ж в тебе столько яда, а, девочка? — совершенно по-свойски тянет находящий в изрядном подпитии ночной посетитель  «Дырявого котла», пытаясь максимально трагично вздохнуть. — Нет бы успокоить мужика, приласкать... — Что поделать, тяжелое детство, деревянные игрушки, — совершенно беззлобно скалится Панси в ответ, ставя перед собеседником чашку крепкого кофе с «капелькой» смородинового рома. Её личное, если можно так сказать, изобретение: на особо беспокойных клиентов действовало не хуже мастерски сваренного умиротворяющего бальзама и на вкус, надо сказать, было значительно лучше. Узнать в официантке, мелькавшей со скоростью последней модели скоростной метлы «Нимбус», чистокровную слизеринскую девочку Панси Паркинсон трудно. Нечего и говорить — поизносилась. От былых уверенности в себе и не вычурного, но заметного лоска наследницы одного из старейших (что увы, не синонимично богатейшему) родов Англии, у Панси остался разве что горящий взгляд и вечная ухмылка на губах. Старенькие потёртые джинсы и хорошо отглаженная, но явно не новая, рубашка не давали и шанса думать, что Паркс может себе позволить одеваться в «Твилфитт и Таттинг», а вымученная улыбка и пошлые алые губы — о том, что у нее осталась хоть капелька самоуважения. Кто бы мог подумать тогда, почти-что-десять лет назад, что цветная факультетская нашивка на мантии и несколько сказанных в запале фраз могут так больно ударить по ее будущему. Нет, на суде ее, даже удивительно, практически единогласно оправдали, отправив восвояси к сдавшим за время второй войны родителям. Но, не успела она обрадоваться новой, спокойной жизни, как в «Ежедневном Пророке» появилась обличающая всех сразу, а ее в частности, слизеринцев статья под авторством, ни за что не догадаетесь, Риты Скитер. В этом небольшом пост-военном шедевре ее, Панси, не назвали, разве что, проклятой сквибкой, предательницей Магической Великобритании и незаконной дочерью Тёмного Лорда. А стоило только один раз предложить обезумевшей от любви к национальному герою толпе выдать  тело Мальчика-который-постоянно-выживает и под шумок победного пира Пожирателей разбрестись по домам. Нашлось даже несколько «свидетелей» с других факультетов, чуть ли не лично наблюдавших за тем, как ей ставят метку и она на чистейшем парселтанге благодарит своего нового хозяина за предоставленную честь. «И вообще, я всегда считала, что она замешана в чем-то.. этаком!» — вещала со страниц газеты незнакомая Панси пятикурсница-рейвенкловка. Стоит ли говорить, что высосать сенсацию из пальца Рита могла всегда? А людям, тем, что попроще, надо было кого-то активно ненавидеть, раз главный претендент как-то совершенно неожиданно обратился в прах прямо на глазах у изумленной публики. Бывшим однокурсникам и играющим в благородство героям войны было не до газетных уток и не до оболганной и оскорбленной в лучших чувствах Паркинсон, а в редакции газеты и слышать не хотели о каких-то претензиях. «Скитер опровержений не даёт, и точка. И вообще, радуйтесь, девушка, о вас написали в популярном издании!» Панси радоваться не хотелось совсем, а от повышенного внимания со стороны сомнительных личностей на улицах Лондона ее порядком подташнивало. И, даже когда, казалось бы, вся шумиха вокруг  «предателей» улеглась, а их всем курсом отправили на дополнительный год обучения (читай — мучения), отголоски метафорического тёмного прошлого периодически всё еще давали о себе знать. Выпускной курс для Панси навсегда останется туманным воспоминанием о спокойствии, защищенности и некоторой беспомощности перед приближающимся будущим.  Дети, пережившие войну, уже не могли быть столь же непосредственны и светлы, как их предшественники — они же, только прошлые их воплощения. В 99-ом Хогвартс словно забыл про межфакультетскую борьбу, про издевки, смешки и легкий флер ненависти и зависти, незримо сопровождавшие раньше каждый учебный год. Все упивались собственной болью, и в этом занятии не было победителей или побежденных, не было тёмных или светлых. Были только дети и их учителя, пытающиеся начать жить заново с осознанием того, скольких из их жизни забрала Смерть. * * * О ЛЮБВИ К МЕТЛАМ И СЛОМАННЫМ НОСАМ * * * Желание лечить и помогать у глуповатой  и немного агрессивной маленькой волшебницы появилось неспроста. Всё своё свободное время со второго по шестой курcы Панси проводила на трибунах, как единственный постоянный зритель на тренировках по квиддичу слизеринской команды. Впервые туда её привел Драко Малфой, в желании похвастаться своими лётными навыками в совершенно нелётную погоду. В этот вечер Драко шлёпнется с метлы прямо в грязную траву и сломает себе нос,  а Паркинсон  навсегда влюбится в квиддич, первый раз почувствует себя нужной и полезной, а также совершенно неожиданно откроет в себе предрасположенность к медицинской магии. Реальность больно ударит её чуть позже, когда на целительских курсах при Больнице Св. Мунго ей откажут, несмотря на ее блестящую по тем временам подготовку и высокие оценки за ЖАБА по необходимым предметам. «Условно невиновная» волшебница в глазах взрослых, состоявшихся магов, почему-то вдруг предстанет оплотом тёмной магии, оскорбительным и неприемлемым в рядах врачевателей тел и душ. — Мисс Паркинсон, мы настоятельно рекомендуем вам подыскать более подходящее занятие и далее не можем тратить ваше время, — предельная вежливость формулировки не оставляла ей шансов и разбивала все мечты, которые Панси по крупинкам собирала всю свою жизнь. Гордость не позволит ей ни просить помощи, ни унижаться, ни заниматься любимым делом неофициально. Она просто  на какое-то время откажется от своих желаний, проглотив обиду и закономерно решив, что удача не на её стороне. Несгибаемость — та черта человеческого характера, которой у Панси Паркинсон не было, да и не будет никогда. * * * О НЕИНТЕРЕСНЫХ СЕМЬЯХ И НЕНАСТОЯЩИХ ДРУЗЬЯХ * * * Род Паркинсонов был чрезвычайно, до зубовного скрежета чистокровным. За последние три или четыре сотни лет — ни одного маггла, ни одного сквиба, ни одного предателя. Им бы вызывать зависть, а не презрение. Но, увы. Паркинсонов принимали в обществе, потому что таков был этикет, на них не было нападок, не было ненависти или раздражения — только прошибающая пот терпимость. Их даже не вербовали, столетиями они оказывались никому не нужны, вместе с совершенно обычными, непримечательными профессиями, скромным счетом в банке и абсолютной апатией, присущей, казалось бы, каждому члену этой семьи. Последние представители фамилии — магопереводчик Лайонел, светская леди Ирма и бесталантная Панси, как и остальные, не вызывали в свете никакого интереса кроме фальшиво-вежливого. Фальш, впрочем, угадывалась не сразу и, как выяснится, не всеми. Через несколько месяцев сгорит от драконьей оспы отец, а за ним от горечи невосполнимой потери сляжет мать. Еще год Паркинсон будет судорожно цепляться за жизнь и за тех, кого она считала своими друзьями, надеясь, что хотя бы они смогут вытащить ее из пропасти. Друзья ее своей уже не считали. Во снах ее преследует демон неудач, заставляя вспоминать. — Прости, но здесь я задыхаюсь, —  и вот Блейз заключает ее в объятья и как-то по-родственному целует в висок на прощание, а она до сих пор не может поверить в то, что даже некогда лучший друг ее бросает. В качестве фона выступает людный вокзал Кингс-Кросс, заполненный волшебниками и магглами, спешащими в разных направлениях. Выпустившись из Хогвартса, Забини попытался найти своё место в рядах чопорных и скучных британских магов, вписаться в их общество и пережить то, что жизнь превращается в рутину, но не смог. В нём всегда было больше страсти, больше свободы и неподдельной живости, чем во всех остальных, кого Панси знала, и именно это делало его таким притягательным и почти родным. Он хотя бы пытался дать ей то, на что сама ведьма была не способна. — Не прощу. Никогда. Даже не мечтай,  — на выдохе сообщает  она Блейзу, старательно сдерживая подступающие слезы. Она ни на секунду не сомневается в том, что действительно уже не сможет его простить за то, что даже видя ее слабость, он откажется её защищать и стремительно покинет ненавистную Англию, оставляя позади пыль министерских архивов и прощания со старыми друзьями. Возможно, он не лгал, и  ему действительно было почти физически больно оставлять Паркинсон наедине с ее провалами и полным отсутствием фарта. Возможно, ей и правда стоило бросить всё и отправиться путешествовать вместе с ним, ведь ее не держало в Лондоне ничего по-настоящему ценного. Возможно, никаких преград на пути к лучшему будущему действительно не было. Кроме тех, которые она себе придумала сама. Блейз Забини будет последним человеком, которого Панси назовет своим другом. И первым, чье исчезновение из ее жизни оставит след больший, чем многолетнее в ней присутствие. * * * О ЛИЧНО-ПУБЛИЧНОЙ ЖИЗНИ * * * С пятого курса Панси знала, что замуж она должна выйти за Маркуса Флинта (на самом деле, даже с третьего, но тогда это было детской привязанностью к капитану, а теперь — самой настоящей правдой). Маркус, по слухам, был не слишком вдохновлён этой идеей, но открыто не протестовал. В атмосфере полной определённости Паркинсон просуществовала аккурат до Второй Магической — Флинт не появился ни на битве, ни после нее, лишь на судах он почтил названную невесту беседой, но после словно пропал без вести. После смерти отца Панси поняла, что любые родительские договорённости можно считать расторгнутыми, ведь последний гарант их выполнения отдал душу Мерлину. Маркуса, так и не интересовавшегося делами бывшей подруги, записали в шорт-лист предателей и постарались забыть, как страшный сон, вспоминая лишь во время вынужденных появлений на светских раутах, где первое время многие леди считали своим долгом уточнить, как долго наследница рода собирается оставаться незамужней. Девушка только отшучивалась. С личной жизнью у Панси не складывалось никогда — амплуа некрасивой закадычной подружки закрепилось за ней так прочно, что избавиться от него она не смогла ни к 20-ти, ни к 25-ти годам. Случайные связи, забытые имена и чужие постели — вот жизненный  девиз Панси Паркинсон, которого она придерживается уже много лет. Если ты недостаточно красива и умна, чтобы кого-то на себе женить — будь проблемой тех, кто тебя превзошел. Помните, дамы, когда у вас болит голова — кто-то всегда здоров. Паркинсон еще дважды в разные годы попробует добиться общественного признания и пробиться в официальную колдомедицину, но всякий раз ответственные лица будут находить новые и новые предлоги для того, чтобы ей отказать. И результаты экзаменов устарели, и квалификация не та, и доверия к ней у начальства нет никакого — словом, ситуация безвыходная. Со временем Панси это надоест, а деньги, оставшиеся на счету после смерти родителей, начнут заканчиваться. Тогда хочешь-не хочешь, а придётся искать работу. А кто возьмёт к себе неумеху без образования, да еще и с сомнительной репутацией? В 2003-ем Панси съедет из семейного особняка, содержать который без домовиков будет дорого и тяжело, два следующих года помыкается по разным лавкам и магазинчикам в роли продавщицы, попробует даже работу помощницей по хозяйству, но своё место найдет только за баром «Дырявого котла». Том был не слишком притязателен в выборе работников, Панси уже научилась привыкать к любой работе, да и идеально подходила к антуражу самого популярного места магической части Лондона — кажется, сама судьба предлагала ей остаться здесь, и девушка легко поддалась, вскоре сроднившись с баром настолько, насколько это вообще было возможно. Вот такая история. [ . . . ]

»»»»»»»»»»»»»●«««««««««««««

♦ СВЯЗЬ С ВАМИ.       Желательно VK, FB, Telegram. Связь через лс/почту не приветствуется. ♦ ПРОБНЫЙ ПОСТ.       АУ. Гринграсс, Дафна (ГП, 2000) Зверь идет на ловца и сон на ловца бежит, чтобы запутаться в перьях его и кольцах. chilllito – apart Ничего не происходило уже порядка полугода. Небеса всё не разверзались, темные сущности не спешили выползать на свет, да и до ада происходящему, если говорить честно, было ещё очень далеко. Магическая Британия тихонько зализывала раны, восстанавливаясь после очередной войны - второй, если официально, и третьей, как минимум, по подсчетам старшей из сестёр Гринграсс. Геллерт Гриндевальд и два "пришествия" Темного Лорда. И это только за последнюю сотню лет! Сколько встрясок, подобных этим, уже перенёс их многострадальный остров -  страшно подумать. Надо сказать, что нынешнее английское правительство с завидным упорством продолжало методично уничтожать всё то, что могло бы обеспечить хотя бы относительное спокойствие внутри страны. Страна досталась параноикам и безумцам, немилостиво потрепанным войной, а в некоторых случаях ещё и Азкабаном. Какое светлое будущее им могли предложить люди, в своё время не сумевшие обеспечить его себе и своим семьям? Оправдает ли себя новый политический режим и не станет ли он той самой искоркой, способный разжечь новый пожар прямо посреди старого пепелища? Вопросы накапливались, а ответа на них так никто и не давал. Впрочем, у Дафны ещё было немного времени, чтобы просто подумать. Её окружала тишина. Ей нужно было это одиночество - она не знала, понимали её знакомые или просто не рисковали лишний раз приближаться к нестабильной волшебнице, но, в целом, Даф это мало интересовало. Она собирала себя по кусочкам, не без труда осмысливала происходящее - надо было скорее становиться взрослой. Человек, с которым она привычно позволяла себе быть расслабленной и беззаботной, покинул этот мир первого мая тысяча девятьсот девяносто восьмого. Человек, без которого она плохо представляла собственную жизнь. Получить совет можно было от многих, но никто не мог заставить прислушаться - теперь точно никто.  Девушка молчала, и за этим молчанием скрывались сотни, тысячи невысказанных мыслей. Счет выплаканных слез шёл на баррели. Её никто даже не пытался жалеть  - разве мисс Гринграсс когда-то требовались чужие слова? Никто не задумывался, чего стоит её горе и почему оно оказалось так велико. Когда человек не мыслит себя без какой-то перманентной детали собственной жизни, трудно объяснить ему, что вещице, в общем-то, грош цена. Когда частью чьей-то личности, ни больше, ни меньше, является другой, вполне себе цельный, человек, с его потерей смириться бывает практически невозможно, как и верно оценить масштабы собственной трагедии. Игры кончились. Она не знала, как жить и в какую сторону идти. В свет Дафна впервые вышла спустя четыре бесконечно долгих месяца бесцельного ожидания - то ли кары небесной, то ли, наоборот, явления миру отряда ангелов. Ричард Гринграсс был каплей в море, и он, на самом деле, для мира не значил ничего, но ей ли быть способной это понять? Мир должен был переживать потерю вместе с ней, а он, упрямый, продолжал жить дальше, как будто бы ничего и не случилось. Силы держаться были, желания найти не удалось. Она много думала - пыталась решить, кого она винит больше - себя, организацию, с которой отец был связан Протеевыми чарами, слабовольное и бездарное правительство или кого-то ещё. Хуже всего было то, что первый вариант находил все больше и больше подтверждений в её мозгу, внезапно охваченном надвигающимся сумасшествием, находил первый вариант. Борьба разума с чувствами - так можно было назвать то, что происходило внутри ведьмы. Соболезнований она не принимала, кривилась, глядя на каждого, рвущегося посочувствовать богатой наследнице, хмуро прожигала глазами мантии министерских служащих, которых ей, волей-неволей, приходилось изо дня в день встречать в Атриуме, являясь в Министерство, дабы уладить все бюрократические вопросы. За четыре недели, проведённые внутри этого здания, противный до зубовного скрежета канцелярит чуть не стал привычным для блондинки стилем речи. Подтверждая статус, профессиональную категорию и даже чистоту крови (а что делать, когда все твои родственники по матери проживают в стране, подконтрольной другому министерству), она заполнила, наверное, сотню тысяч бумаг - заявок, подтверждений, соглашений. Пожалуй, именно это и вернуло её к жизни. Банально не оставалось времени жалеть себя - как старшая наследница она обязана была заниматься всем этим самостоятельно, не оглядываясь на мать. Она снова научилась смеяться: едко  - над неудачными шутками министерских, и открыто -  и звонко над дружественными шпильками друзей. Снова почувствовала, что значит -  командовать, не скрывая своего раздражения или просить, запирая на замок свою гордость. Кокон был разрушен - отступать некуда, ведь более, чем за свою смерть, отец мог бы обвинить её в том, что она убивает саму себя. Самое страшное, кажется, было пережито. Так ли это на самом деле? Ничто не могло разрушить привычный Гринграсс распорядок дня, также как ничто не могло помешать сбыться давно запланированным мероприятиям. Так, сегодня, двадцать седьмого ноября девяносто восьмого, Дафна, как и было обговорено задолго до злосчастного мая месяца текущего года, выпрямив спину стояла перед огромной дверью в поместье Айвинда Бэгнольда.  Упираясь совершенно пустым взглядом в скалистый пейзаж, девушка вспоминала. "Помни, кто ты... Власть и сила... Сильнее, чем имя семьи... Не Гринграсс" -  последняя фраза сильно била по ней, но она бравировала своей смелостью. Не сейчас, не сдаваться. Дверь легко поддалась - дом либо не был защищен родовыми чарами, либо последние заблаговременно были настроены, в том числе, и под юную волшебницу. Ей всегда казалось, что здесь без неё никто не живёт - все словно замирает, несмотря на то, что крестный каждый раз утверждал, что почти постоянно находится именно здесь, в большом доме, укрытым среди необжитой части Тронхеймс-фьорда.  Из-за угла выплыла старенькая Нанна, и особняк будто стал обретать цвета. Почти сказочно служанка действовала на каждое помещение, в котором появлялась. Она была магглой,  и Дафна готова была поспорить, что ровным счетом никакой магии, в привычном понимании этого слова, в действиях её старой "няни" не было -  даже находясь по их сторону Статута, любой реальной возможности колдовать рожденные обычными людьми были лишены. Но всё же что-то такое особенное она делала. Тайну эту хотелось раскрыть давно, но волшебница не решалась даже лишний раз спросить домоправительницу, боясь спугнуть настоящее чудо. Спустя час блондинка была обласкана, накормлена и сопровождена в отведенные ей покои с указанием ждать появления мистера Бэгнольда. Она мерила шагами просторную темную комнату, то с силой сжимая и сминая собственное платье то, наоборот, расправляя складки - видимые и нет. Что произошло, когда Эйв появился в дверях, объяснить трудно.  Пару секунд, ей померещившихся часами, она молча стояла, словно припоминая, кто она и, собственно, зачем здесь. После - оказалось в полутора шагах от крестного и, набрав побольше воздуха в легкие... Зарыдала. - Он, - заикаясь, произносила Дафна, - он умер! Я его подвела! Я, я виновата! Ты ведь уже знал, так? Признавайся, знал? Девушка вцепилась в лацкан расстегнутого пиджака своего собеседника и попыталась его потрясти: - Его больше нет, понимаешь? Нет! Истерике не предвиделось конца. Её колотила крупная дрожь, мысли, как в июне, не желали стройными рядами строиться в голове, в глазах искрилось безумие. Вокруг - призраки прошлого и ни тени будущего. Вокруг - снова тишина. А сколько длилось это шоу - пусть считают другие. Она опять не справилась с собой. Не в первый раз. Я убил эту женщину, плоть ее взяв себе, я познал эту боль бескрылую, силу тверди. Зверь идет на ловца, но у сна осторожен бег. Сны становятся свободными после смерти.